Сказка Старик Хоттабыч. 37. Обстановка накаляется

37. Обстановка накаляется

— Смотри! — угрожающе заявил тогда Волька, — будет скандал!

— Пусть будет, что будет.

В тот же миг вратарь «Зубила» поскользнулся на совершенно сухом месте и пропустил в ворота третий мяч.

— Ах, так? — заскрежетал зубами Волька. — Значит, по-хорошему ты не хочешь? Ладно!

Он вскочил на скамью и, указывая пальцем на сидевшего у его ног Хоттабыча, крикнул:

— Граждане! Он всё время подыгрывает «Шайбе»!

— Кто подыгрывает? Судья подыгрывает? Что вы говорите? — взволновались кругом.

— Да нет же, не судья! При чём здесь судья? Это вот этот старичок подыгрывает. Отстань от меня, пожалуйста!

Последние слова обращены были к Жене, который испуганно дёргал своего приятеля за рукав. Женя понимал, что ничего путного из ссоры между Волькой и стариком не получится. Но Волька не унимался, хотя никто уже не относился серьёзно к его словам.

— Так ты говоришь, — покатывались кругом со смеху, — так ты говоришь, что старичок отсюда с северной трибуны, почём зря передвигает ворота? Хи-хи-хи! Он, наверно, в кармане такой штепсель особенный имеет, чтобы управлять воротами на расстоянии? Может быть, это он и мячики недавно на поле понакидал?

— Ну да, он! — ожесточённо подтвердил Волька, вызвав новые взрывы смеха.

— А землетрясение в Чили тоже его рук дело? Хо-хо-хо! Ха-ха-ха! Хи-хи-хи!

— Нет, в Чили не он, — честно разъяснил Волька. — Землетрясение — это от катастрофических сдвигов почвы. Тем более — в Чили. А он совсем недавно из сосуда вылез.

В разговор вмешался пожилой болельщик, сидевший позади Вольки. Волька его знал. Они были соседями по дому. Его звали Евгений Захарович. Это как раз он назвал своего сибирского кота Хомичем, — в честь прославленного вратаря.

— Ну, вот что, дружок, — благожелательно сказал он Вольке, когда смех немного утих, — ты лучше сам не лезь в сосуд, не срамись перед людьми, не говори глупостей и не мешай следить за игрой. Тут, брат, сейчас такое делается, что и без тебя тошно. (Евгений Захарович тоже болел за «Зубило»).

Действительно, до перерыва оставалось ещё целых одиннадцать минут, а счёт уже был 14:0 в пользу «Шайбы».

С командой «Зубила» всё время происходили какие-то странные вещи. Она как бы разучилась играть: пасовка поражала своей беспомощностью и нелепостью, игроки то и дело падали, как будто они только сегодня научились ходить.

А потом совершенно непонятно повела себя защита.

Боевые мастера футбола стали при одном виде мяча испуганно шарахаться в сторону, как от бомбы, которая вот-вот должна взорваться.

Ох как горько было нашим юным друзьям! Подумать только — сами себе на голову они объяснили Хоттабычу правила игры в футбол! Что предпринять? Как помочь несчастным зубиловцам восстановить справедливость? Что делать с Хоттабычем? Даже скандал не помог. Как, на самый худой конец, хоть отвлечь внимание старого джинна от поля, на котором разыгрывалась эта единственная в своём роде спортивная трагедия?

Выход нашёл Женя. Он сунул в руки Хоттабычу газету «Советский спорт».

— Смотри, читай, какую чудную команду ты позоришь на всю страну!

И ткнул пальцем в страницу, на которой большими буквами был напечатан заголовок: «Растущая команда».

— «Футбольная команда добровольного спортивного общества «Зубило», — прочёл вслух Хоттабыч, — за текущий сезон ощутительно повысила своё мастерство. Последний матч, проведённый ею в Куйбышеве с футболистами местной команды «Крылья Советов», показал, что в её лице… Интересно! — заметил Хоттабыч и углубился в чтение.

Ребята счастливо перемигнулись. Только Хоттабыч занялся газетой, как команду «Зубило» словно подменили. Её нападение сразу показало, что сегодняшняя статья в «Советском спорте» вполне соответствует действительности. Мощный рёв десятков тысяч восторженных глоток сопровождал почти каждый удар зубиловцев по мячу. В полминуты игра перешла на поле «Шайбы». Удар! Ещё удар! Ну, право, что за молодцы эти зубиловцы!

Ещё несколько мгновений, и они наконец «размочат» свой злосчастный «сухой» счёт.

— Ага! — разбушевался за спиной Вольки Евгений Захарович. — Вот видите! Что я говорил! Они ещё накладут этим мазилам шайбовцам по первое число.

Ах, лучше бы он держал свои восторги при себе! Лучше бы он не ткнул в бок Хоттабыча кулаком с таким победоносным видом, как если бы зубиловцы были его родными и любимейшими сыновьями или, на худой конец, любимыми учениками!

Вздрогнув от этого тычка, Хоттабыч оторвался от газеты, бросил намётанный взгляд на футбольное поле, мигом оценил создавшуюся обстановку и вернул газету сразу поскучневшему Жене:

— Потом дочитаю.

Он торопливо вырвал из бороды волосок, и снова начались позорные и непостижимые страдания зубиловцев.

15:0!

16:0!

18:0!

23:0!

В среднем, каждые сорок секунд в ворота «Зубила» падали мячи.

Что стало с вратарём? Почему он прижался лицом к боковой штанге и только вскрикивает: «Ой, мама», когда бьют по его воротам? Почему он вдруг ни с того ни с сего уходит с задумчивым лицом из ворот в самый решающий момент, когда бой разгорается у самой штрафной площадки?

— Позор! — кричали ему с трибун, — Скандал! Как ты играешь?

Но он, прославленный вратарь первого класса, продолжал выходить нетвёрдым шагом из ворот в сторонку, лишь только приближались шайбовцы.

— Что с тобой? — не находил себе места запасной игрок. — Очумел ты, что ли?

И вратарь отвечал ему со стоном:

— И верно, очумел. Меня всё время словно кто за шиворот волочит. Я упираюсь, а он меня толкает из ворот. Я к мячу, а он меня к штанге прижимает, да так, что не оторваться.

— Ой, и худо же тебе будет, Гриша!

— И не говори!

Обстановка на стадионе создавалась настолько необычная, что не осталось на нём ни одного человека, вплоть до билетёров, милиционеров и лоточников, кто не переживал бы глубоко и шумно удивительные события, развернувшиеся перед их глазами.

Только один из завсегдатаев футбольных состязаний переживал эти события хотя и глубоко, но на редкость не шумно. Это был поразительно молчаливый мужчина лет пятидесяти шести, поджарый, седоволосый, долговязый, сдержанный до неправдоподобия, с длинным желтоватым замкнутым лицом. Оно было совершенно одинаково замкнутым и в дни рядовых состязаний, и в дни финальных игр, когда от одного удачного удара по мячу зависело, кому носить целый год золотые медали чемпионов страны. Он был всегда одинаково сух, прям и неподвижен, и на челе его высоком, как говорил поэт по совершенно другому поводу, не отражалось ничего.

Сегодня он был на своём обычном месте, как раз впереди Хоттабыча. Болел он за «Зубило», и можно себе представить, какие переживания терзали его впалую, костлявую грудь типичного канцелярского работника. Но только движения его глаз и еле заметные повороты головы показывали, что и ему далеко не безразлично то, что происходило на футбольном поле. У него, очевидно, было больное сердце, он берёг себя, сильные переживания угрожали ему серьёзнейшими неприятностями. Но даже когда он привычно нашаривал у себя в пиджаке коробочку с мелко наколотым сахаром и пузырёк с лекарством и начинал, не отрывая глаз от играющих, капать лекарство на сахар, лицо его по-прежнему было неподвижно, словно он смотрел в пустоту. Счёт 23: 0 чуть не доконал его. Он неожиданно раскрыл свои тонкие сероватые губы и деревянным голосом проскрипел:

— Хоть бы боржом продавали, что ли!

Хоттабыч, у которого душа пела, радуясь сказочным успехам шайбовцев, был больше чем когда бы то ни было склонен делать людям приятное. Услышав слова своего флегматичного соседа, он незаметно щёлкнул пальцами, и в руках этого соседа внезапно и неведомо откуда возник стакан с ледяным боржомом.

Любой на его месте удивился бы, на худой конец, обвёл бы глазами соседей. А он с тем же неизменным каменным лицом поднёс вспотевший стакан ко рту, но не выпил: бедным зубиловцам грозил двадцать четвёртый гол!

Так он и застыл со стаканом в поднятой руке, и Женя, у которого голова всё ещё была занята поисками спасения бесславно гибнувшей команды, выхватил из руки вялого болельщика стакан с боржомом и выплеснул всё его содержимое на бороду Хоттабычу.

— Какое коварство! Какое низкое коварство! — ахнул старый джинн и стал лихорадочно дёргать один волосок за другим.

Вместо чистого хрустального звона ребята с наслаждением услышали хриплое и дребезжащее гудение натянутой бечёвки.

— А подыгрывать шайбовцам не коварство? — язвительно осведомился у него Волька. — Молчал бы лучше в тряпочку.

Тем временем, совсем как после четырнадцатого гола, вновь воспрянувшие зубиловцы снова прорвали фронт нападения и защиты «Шайбы» и яростно повели мяч к её воротам.

Защита шайбовцев от долгого бездействия разболталась и не смогла быстро мобилизоваться на борьбу с неожиданной опасностью. А вратарь — тот и вовсе сидел себе спокойно на травке и лузгал дынные семечки.

Пока он, давясь непрожёванными семечками, вскакивал на ноги, зубиловцы ударили по незащищённым воротам, в самый центр. Это ж надо!

И в то же время, к великой тоске наших юных друзей, послышался тоненький хрустальный звон. Так и есть, Хоттабычу удалось-таки разыскать в своей бороде сухой волосок! Эх, Женя, Женя, где были твой верный глаз, твоя точная рука! Почему ты не прицеливался как следует? Пропали теперь зубиловцы ни за понюшку табаку!

— Хоттабыч, миленький, дорогой, дай зубиловцам хоть размочить игру! — взмолился Волька.

Но Хоттабыч прикинулся, будто ничего не слышит, и мяч, летевший в центр ворот, неожиданно свернул к левой штанге и ударился о неё с такой силой, что пролетел обратно через всё поле, старательно облетая встречавшихся на его пути зубиловцев, как если бы он был живой, и мягко вкатился в многострадальные ворота «Зубила».

24:0!

При равных по силе командах этот счёт просто поражал.

И тогда Волька совершенно вышел из себя.

— Я требую, я, наконец, приказываю тебе немедленно прекратить это издевательство! — прошипел он Хоттабычу. — А то я навсегда прекращаю с тобой знакомство! Выбирай: я или «Шайба»!

— Ты ведь сам любитель футбола, так неужели ты не можешь меня понять? — взмолился старик. Но, поняв по Волькиному лицу, что на сей раз действительно может прийти конец их дружбе, Хоттабыч прошептал: — Я смиренно жду твоих приказаний.

— Зубиловцы не виноваты, что ты болеешь за «Шайбу». Ты их опозорил перед всей страной! Сделай, чтобы все видели, что они не виноваты, в своём проигрыше.

— Слушаюсь и повинуюсь, о юный вратарь моей души.

Ещё не замолк свисток судьи, извещающий о том, что наступил перерыв, как все одиннадцать игроков команды добровольного спортивного общества «Зубило» дружно начали чихать и кашлять.

Кое-как построившись в затылок и вяло перебирая ногами, они поплелись в свою раздевалку унылой рысцой, непрерывно чихая и кашляя.

Через минуту туда вызвали врача: вся команда чувствовала себя нездоровой. Врач пощупал у всех пульс, предложил снять футболки, потом осмотрел у всех полость рта и, в свою очередь, вызвал в раздевалку судью.

— Вот что, Лука Евгеньевич: придётся игру отложить, а счёт признать недействительным.

— То есть, собственно говоря, почему?

— А потому, — растерянно отвечал доктор, — что команда «Зубила» не может быть по крайней мере семь дней выпущена на футбольное поле — она вся сплошь больна.

— Больна?! Чем больна?

— Очень странный медицинский случай, Лука Евгеньевич. Все эти одиннадцать вполне взрослых товарищей одновременно заболели детской болезнью — корью. Я бы, Лука Евгеньевич, сам не поверил, если бы только что не осмотрел их самым тщательным образом.

Так закончилось единственное в истории футбола состязание, в котором болельщик имел возможность воздействовать на ход игры. Как видите, это ни к чему хорошему не привело.

Редкий факт, когда одиннадцать взрослых спортсменов вторично в своей жизни и одновременно заболели корью, а на другой день проснулись совершенно здоровыми, был подробно описан в статье известного профессора Л. И. Коклюш, напечатанный в научном медицинском журнале «Корь и хворь». Статья называется «Вот тебе и раз!» и пользуется таким успехом, что в библиотеках номер журнала с этой статьёй совершенно невозможно достать. Он всё время находится на руках.

Так что вы, дорогие читатели, лучше его и не ищите. Всё равно не найдёте, только зря время потратите.